Мир изменился. Мне казалось, что поменялось всё: моя спальня, мебель в ней, дворцовый парк за окном, небо, звезды и мое отражение в зеркале. На меня смотрел какой-то монстр с каменным лицом, обтянутым бледной кожей, с плотно сжатыми до скрипа челюстями, с напряженно сведенными плечами, словно жду удара палкой, и с решительной обреченностью в глазах.

Я устал смертельно, но не мог уснуть, я ломал голову над происшедшим и не мог понять, кто эта девушка и почему она оказалась живой. И что с ней будет дальше?.. И не дай бог мне с ней когда-нибудь встретиться, потому что я просто сгорю от стыда и отвращения к себе. И это еще не всё. Я больше никогда в жизни не прикоснусь ни к одной женщине. Не смогу. Всё мне будет напоминать об этом.

В тусклом свете ночника я сидел на разобранной кровати и даже не пытался притвориться спящим. Голова болела, в ней шумела как в кипящем котле кровь, и сам я закипал как смола, медленно и грозно. И почувствовал чье-то присутствие. Всем телом, всем своим воспаленным мозгом, обостренным встревоженным чутьем и растоптанным самолюбием. Я обернулся в дальний угол со шкафом.

Там стояла женщина в покрывале. У нее действительно были худые руки, которые она скрещивала на бедрах, словно защищаясь, и по-прежнему жуткие, проваленные вглубь лица глаза. На меня снова повеяло могильным холодом, но ужаса почему-то уже не было.

- Зачем явилась? - спросил я с ненавистью, - неужели ты думаешь, что я и вправду стал твоим жрецом? И не надейся. Я ненавижу тебя еще больше!

- Дерзок, - сказала она равнодушно, - и зол, и глуп. Мне не нужны жрецы. И что мне твоя кровь, когда я знаю твои мысли.

- Тогда катись отсюда. Пока я жив, мне не о чем с тобой разговаривать. Или ты пришла за мной?

- Нет. Ты мне нужен живым.

- Вот это да!

- Ты должен помочь мне.

- Что?! Что-что-что?!

Я хлопнул руками по коленкам и расхохотался. Она прервала меня раньше, чем мой хохот перешел в истерику.

- Выслушай меня. Если не хочешь, чтобы повторились Араклея и Тиноль.

Я смолк и уставился на нее, морщась от головной боли. Смерть вышла из угла и как самая обычная женщина подошла и села напротив в кресло.

- Давай поговорим, Кристиан Дерта.

Жуткая красота ее была нереальной. Я смотрел на нее в упор и вдруг понял, в чем дело. Внешность ее всё время неуловимо изменялась, как тень от облака, фигура то становилась четкой, то расплывалась до полупрозрачности, лицо расширялось и сужалось, серые глаза сверкали и тухли.

- Не смотри на меня так, - заявила она, - это не есть мой истинный облик, и твоя ненависть мешает мне сконцентрироваться.

- Пришла бы в своем облике, - усмехнулся я, - думаешь, испугался бы?

- Не понимаешь. Как может гора поговорить с муравьем? Как может море беседовать с песчинкой? Как может сам человек объяснить что-то своей собственной клетке?.. Я не здесь, это моя мысль перед тобой. Можешь не швырять в меня сапогом или подсвечником, это глупо.

- Я тебя слушаю, - сказал я невесело.

- Есть судьба. С определенной долей свободы. Эта свобода предусмотрена в мире, и он быстро перестраивается, после каждого допустимого поступка. Люди все вместе творят свою общую судьбу. Они связаны невидимыми нитями, и человек может никогда не догадаться, что его жизнь зависит от того, что сказал своей жене какой-нибудь булочник из другого города... Есть судьба, и поэтому происходят вещи неотвратимые, только на первый взгляд беспричинные. Но я не об этом. Я говорю о предусмотренной свободе. А когда она заходит за грань допустимого, мир просто не успевает перестроиться. Начинаются сбои. Начинаются чудовищные вещи.

- Араклея и Тиноль?

- Да. Араклея и Тиноль. И еще хуже...

- А чем определяется уровень допустимой свободы? Человек не может сделать больше того, что он может.

- Конечно! Он может убить, предать, воздвигнуть колоссальные постройки, сделать открытие, развязать войну... Это предусмотрено. Когда-нибудь люди выйдут на другой уровень, тогда они смогут осуществлять любые свои желания и менять мир по своему усмотрению, они будут всемогущи, но для такой свободы они должны очень сильно измениться. А сейчас об этом нет и речи.

- Ты хочешь сказать, что кто-то из людей обладает сверхчеловеческой свободой?

- Конечно. Король Лесовии Эрих Четвертый.

- Твой жрец и поклонник!

- Он не жрец. Он обладает вещью, которая не предусмотрена в этом мире. Это опасно. Я устала. Я скоро захлебнусь от его жертвоприношений.

- Так убей его! Или ты не Смерть?!

- Он бессмертен. У него защита от меня.

- Ах, вот оно что...

- Ты должен мне помочь, Кристиан Дерта.

Никогда бы не подумал, что стану союзником Смерти!

- Что я должен сделать?

- Уничтожить эту вещь.

- Как?

- Только ты можешь получить ее, и только ты знаешь, как уничтожить ее. Я не могу. Ты – можешь. Помоги мне.

- Ничего себе, просьба... а ты не боишься, что я оставлю ее себе? И сам стану всемогущим? - спросил я с усмешкой.

- Не боюсь, - спокойно ответила она, - ты не нарушишь гармонии в мире. Ты ее чувствуешь. Ты вообще не человек.

И не то чтобы я удивился, просто ужаснулся, насколько всё не случайно и не так просто, как мне казалось.

- Кто же я?

- Не мое дело, открывать тебе это, - равнодушно заявила Смерть, - насколько мне известно, ты давно уже сам должен был это понять. Ты опоздал, Кристиан Дерта, и не выполнил своей задачи... так помоги хотя бы мне.

- Я опоздал?.. Черт побери, что всё это значит!

Смерть сверкнула холодными серыми глазами и растаяла у меня перед носом. Я тупо смотрел в пустое темное кресло и сжимал стучащие виски. Мысли разбегались как тараканы... Я не человек. Значит, я не сын Гринцинии Гальма. Значит, Ведбеда солгала ей. Старая Ведбеда, которая следила за мной всю жизнь, которая долго приставала ко мне в харчевне: чего я добился в жизни? Потом заявила, что за меня теперь будут думать другие, пошла и наболтала графине, что я и есть ее сын! Зачем и почему?! И что она еще обо мне знала? Жаль, что умерла, наверно, как и все в Тиноле! След потерян. Я опоздал. Я проспал свою судьбу!

Удивительно, что при всем своем возбуждении, я все-таки умудрился заснуть. Похоже было, что я просто потерял сознание и рухнул на кровать.

А утром, вынырнув из сна как из глубокой ямы, обнаружил стоящего у шкафа Сетвина, уныло вынимающего мою одежду. Сквозь шторы пробивалось в спальню яркое весеннее солнце, поскрипывали повозки во дворе, стучали копыта, возились на карнизе голуби... за окном была Жизнь.

Мир стал реальным и обычным. В нем как будто не было места моим жутким видениям со Смертью, сидящей в кресле. Приснится же такое!

Услышав мою возню, Сетвин вздрогнул и удивленно обернулся.

- Что?! Ты жив?!

- И трезв как сволочь, - сказал я, откидывая одеяло, - а ты что, уже уносишь мое барахло?

- Ты правда жив? - он бросил кучу одежды в кресло и подошел, чтобы пощупать меня.

- Почему бы нет? - усмехнулся я и по его потрясенному взгляду понял, что он прекрасно знает, где я был ночью, и что там делал.

- Ну, ты даешь... - только и проговорил он.

Я оделся. Сполоснул лицо и плюнул в таз.

- Ты всё знал?

Он опомнился, взял себя в руки и снова стал прежним Сетвином, бесстрастным, терпеливым и непостижимым в своей кротости, смешанной с гордыней.

- Конечно, - заявил он, нагло глядя мне в лицо.

- Почему не предупредил меня?

- Зачем?

- Затем, что я имел право знать, - буркнул я и отвернулся.

- Не имел, - жестко отозвался он, - это мое. Это мой отец, моя боль и мой позор. А ты... ты вообще мог туда не попасть. Он относился к тебе не так, как к другим. Это было странно. Он закрывал глаза на твои промахи, он отпустил тебя в Тиноль... я решил, что ты значишь для него больше, чем другие, и возможно, он сам не захочет, чтобы ты узнал о его болезни.

- Болезни? Так, по-твоему, он болен?!

- Конечно, болен. Что же еще?

- Он маньяк и убийца.

Сетвин нервно заходил по комнате.

- Вот! - заявил он, - вот поэтому я и не хочу, чтобы кто-то что-то знал! Он несчастный больной человек, а его сочтут маньяком!

- Сетвин, опомнись, - пробормотал я.

- Это ты опомнись. Или плохо изучал историю? Отец – король! Ты вспомни, скольких погубил Эрих Второй своими казнями и войнами, скольких развратил Эрих Третий, пока его самого не убили, сколько загнулось в Тайной Канцелярии под пытками по приказу того же Мезиа? По сравнению с ними отец просто ангел, хоть болезнь его и ужасна.

- И ты помогаешь ему?!

- Кто-то же должен ему помогать. Пойми, я не могу его переделать и не могу позволить, чтоб об этом узнали все! Да, я замучился покрывать его, я скоро сойду с ума или сопьюсь, но я буду это делать!

На его лице, всегда таком бесцветном и безразличном, застыла боль. Он мучительно стеснялся своего отца, прекрасно понимая всю тяжесть своего соучастия.

- Тащи бутылку, - сказал я, - что-то голова трещит после твоего ангела.

- У меня с собой, - отозвался он и вынул пузырек из кармана.

Мы уселись за туалетным столиком и уставились друг на друга с полным пониманием двух собутыльников, вляпавшихся в одно и то же дерьмо.

- Значит, ты меня уже похоронил? - усмехнулся я, осушив бокал.

Сетвин не ответил, только уставился на меня прозрачными глазами, в которых было сочувствие и брезгливость.

- Ну и как тебе это удалось, наследник?

- Не смотри на меня как на жертву, - сказал я, - она была живая.

- Кто?

- Эта девушка. Монашка из Трумского монастыря.

Он усмехнулся и понимающе кивнул.

- Ну что ж, если тебе так легче, пусть будет так.

- Что ты хочешь сказать?

- Ничего. Только то, что в шоке еще и не то покажется.

- Говорю тебе, она была живая! - разозлился я, я не считал себя сумасшедшим.

- Не больше, чем бревно, - уверенно заявил Сетвин, - я сам ее закопал, после того как вы ушли. Там же, недалеко от склепа... Ты пей, Кристи, пей. Лучше быть пьяным, чем помешанным.

- Ты что наделал? - пробормотал я с ужасом, - ты закопал живую девушку?!

- Говорю тебе, она была мертва, - сказал он, - за кого ты меня принимаешь?

- А ты меня?..

«Прошло часов шесть», - лихорадочно прикидывал я, - «уже поздно, ей уже не поможешь...»

- Она была в сиреневом платье?

- Да. С желтыми оборками. Волосы каштановые. Доминика Ларос из Трумского монастыря.

Мне хотелось выть. Сетвин начал развешивать мои вещи назад в шкаф, жук-могильщик, всю жизнь прикрывающий чужие преступления и уже отвыкший от жалости и нормального человеческого ужаса.

- Я рад, что ты жив, - заявил он, - хоть ты и сдвинулся малость. Ничего, это пройдет. Со мной тоже такое было...